Но Стеклянный Глаз никак не мог встряхнуть секретаря. Даже воспоминания о чудесном морском путешествии и о доме без потолков не находили отклика.

Тень говорила:

— Это было двадцать лет назад.

Они добрались до долины Майна, до своей родины — суровой и прекрасной одновременно. Солнце уже скрылось за холмами. Но красный отблеск заката еще лежал на виноградниках, сбегавших по холмам к реке из чистого золота.

Стеклянный Глаз сделал последнюю попытку: портной-то, портной ведь остался в Южной Америке.

— Поплачь, поплачь, — сказала тень Стеклянному Глазу, у которого и без того слезы так и лились.

Молча брели они вдоль берега, погруженного в темно-зеленую тишину. Какой-то плот плыл в том же направлении. Над костром поднимался синий флаг дыма. Жена плотовщика, который стоял у руля, варила ужин. Маленький белый шпиц метался по краю плота, лая на двух бродяг.

Они прошли ворота высокой квадратной башни. Перед ними лежала ухабистая, плохо мощеная улица с древними домишками. В конце ее возвышалась круглая башня, здесь городок кончался. От башни до башни посередине улицы дымилась полоска коровьего навоза.

Обойщик еще работал возле своей мастерской. На матраце лежал багровый отблеск заката. У домишек сидели старики, покуривая трубки. Дети играли подле их ног кусками сухого навоза. Священник в длинной сутане прошел мимо, старики приподнимались, приветствуя его. К церковной стене прислонился какой-то парень и наигрывал на скрипке.

И вот в городке. появились два инородных тела.

Молоденькие девушки, гулявшие под руки во всю ширину улицы, посторонились, хихикая, а потом опять заняли всю ее ширину, не расцепляя рук, словно соединенные переполняющим их ожиданием.

«Под руки! Как те девушки на палубе!» — подумал Стеклянный Глаз.

Они прошли ворота круглой башни и увидели восемьдесят одинаковых неоштукатуренных кирпичных домов, рабочий квартал, отделенный только лужайкой и целым столетием от старинного городка. Сталелитейный завод уже много лет бездействовал.

На мутных окнах трактира, в котором они когда-то проели выручку за пальто секретаря, были наклеены объявления: «Продается». Хозяин, который тогда уже стоял на краю банкротства и мрачно рассмеялся над фразой: «Я знаю только, как нам этих денег не добыть», повесился в своем прохладном пустом подвале.

На площади перед трактиром сидели безработные, задумчиво уставившись на облезлый газон, в середине которого стоял памятник героям войны. Другие, уже окаменев в безразличии, походили всем своим обликом и выражением лиц на девушку из Гамбурга. Среди них были двадцатилетние, которые никогда еще в жизни не работали. Молодежь подрастала безразличной ко всему.

— «Пошлите мне открытку оттуда, может и я приеду», — крикнул он нам из окна. Помнишь?.. Мы так и не написали ему.

— Подумаешь!

Они улеглись спать в сосновом бору под уступом мшистой скалы. Спешащий куда-то форелевый ручей пел свою монотонную мелодию.

Стемнело сразу, и они внезапно перестали различать друг друга. Ни одна иголочка в бору не шелохнулась. Тишину нарушил крик какого-то зверя. Вершины и стволы деревьев задрожали под первым порывом теплого ветра. Но шум сразу затих. Зверь продолжал кричать.

Несколько секунд под голубым светом магния стволы не отбрасывали тени. Ярко освещенная скала, у которой они лежали, задрожала от первого удара грома, за ним раздался второй и третий, раскаты так быстро следовали один за другим, что все звуки слились в общий рев небес, и стволы сосен склонились под неожиданно свирепым напором воздуха. Потоки воды хлынули сквозь хвойную крышу.

При свете молнии они заметили, как треснул ствол одной сосны, а при следующей вспышке увидели, как медленно начала клониться вершина. Треск и грохот падения были заглушены громовыми раскатами. Только слабый жалкий хруст раздался невдалеке, как будто сломалась спичка.

Во внезапно наступившей тишине лес словно оцепенел, пока стихии собирали силы для нового натиска. А стволы, казалось, жались друг к другу, готовясь дать им отпор.

Молния и гром разорвали это напряжение, и потоки воды вновь хлынули на исхлестанный бурей лес, обвитый огненными змеями.

И вдруг мшистый ковер стал ядовито-зеленым, как крашеная искусственная шерсть, земля затряслась от страшного грохота. Два зверя под выступом скалы прижались друг к другу. Во мраке, наступившем столь внезапно, что глаза их еще видели ядовито-зеленую молнию, хотя она уже погасла, секретарь понял, что умирать ему не хочется, и сердце его замерло.

На этот раз удар грома последовал только через несколько секунд после вспышки молнии и успокоительным аккордом прокатился по вершинам. Потоки воды иссякли столь неожиданно, словно небо втянуло назад уже ниспосланные вниз струи. Мрак рассеивался. И будто вслед за чьим-то «ах» наступила глубокая тишина, в которой снова зазвучала монотонная мелодия форелевого ручья.

Они спали до восхода солнца.

Стеклянный Глаз хотел обойти развалины замка, где он нашел Барашка.

— Но придется сделать крюк…

— Как хочешь! — Секретарь, наконец-то растроганный, отвернулся, усмехнувшись. «Да, да, тяжело возвращаться той же дорогой, много тяжелее, чем идти вперед».

День, свежий после ночной грозы, был прекрасен. Они разложили свои лохмотья на солнце и легли рядом. Над ними высоко в небе кружила цапля. Взмахнув крыльями, она описала еще один круг и исчезла, неподвижно паря в голубой дали, словно небесный конькобежец. Ручей тихо журчал. На другой стороне человек удил, одновременно читая газету.

Стеклянный Глаз приподнялся. Везде, где на нем раньше было мясо и мускулы, теперь остались только кожа да кости. Он сосал стебелек травы.

«Нечего больше раздумывать», — решил секретарь, который лежал и разглядывал изогнутый позвоночник Стеклянного Глаза, выступавший от шеи до копчика на целый сантиметр.

— Кажется, брюки высохли.

— Надеюсь, они не развалятся, когда ты станешь их натягивать.

— Нет, нет, я осторожно.

— Ну, тогда я спокоен.

Стеклянный Глаз надел брюки. От лодыжки до колена, там, где они были подвернуты, черный цвет сохранился, выше они выцвели и посерели.

Четыре черные трубочки двинулись по серой пыльной дороге. Казалось, что Стеклянный Глаз и секретарь надели черные кожаные гамаши.

— А наши башмаки были, пожалуй, лучше, чем ничего. Не надо было бросать их… Ведь босиком вернуться из Южной Америки — не очень-то тоже.

— Это тебе за твое мотовство.

«Опять подшучивает надо мной, это хорошо! Просто здорово!» — подумал Стеклянный Глаз.

Дорога свернула от ручья и начала подниматься в гору. Они взобрались на холм, покрытый лиственным лесом. Им попались на пути две косули. Извилистая дорога опять спустилась вниз и еще раз поднялась. Тут им была знакома каждая тропинка и каждое дерево, тут они детьми облазили все уголки. Каждый поворот дороги, каждый холм вдали были им до горечи знакомы. Вон там,